Русская народная сказка Иван-царевич м Марья Моревна

	ИВАН-ЦАРЕВИЧ И МАРЬЯ МОРЕВНА
	Посмотрите содержание сайта Продолжим знакомиться

ИВАН-ЦАРЕВИЧ И МАРЬЯ МОРЕВНА

Жил-был царь. У царя был сын, по имени Иван-царевич, и три дочери: Марфа-царевна, Ольга-царевна да Анна-царевна.
    Жил царь, пожил, а когда состарился и занедужил, призвал к себе Ивана-царевича и говорит:
— Чую, сын любезный, не жилец я больше на свете. И вот тебе мой наказ: становись на царство. Царевны, сестры твои, все на выданье. Кто первый станет свататься, за того и отдавай.
    Пожил старый царь ещё день ли, два ли и умер.
    Погоревал Иван-царевич, потужил, да что будешь делать! Заступил на царство.
    Стал править.
    А сестры всё по отцу плачут, всё в слезах да в печали.
    Вот как-то раз и говорит Иван-царевич:
— А что, сестрицы, не сходить ли нам в заповедный сад погулять, кота-баюна послушать, поразмыкать грусть-тоску?
— Пойдём, братец, пойдём!
    Едва успели в заповедный сад прийти, как набежала чёрная туча с ветром, грянул гром, и вдруг, откуда ни возьмись, налетел Ворон. Ударился Ворон оземь и стал пригожим молодцем.
— Иван-царевич, отдай Марфу-царевну замуж за меня!
    Вспомнил Иван-царевич родительский наказ и говорит:
— Коли люб ты сестрице, пусть идёт.
    Марфе-царевне молодец по сердцу пришёлся. А в царском житье ни пива варить, ни вина курить — всего вдоволь.
    Стали свадьбу играть, пир пировать.
    И только вышли гости из-за стола, как потемнело всё кругом: набежала черная туча, грянул гром, и унесло Марфу-царевну с Вороном Вороновичем из горницы неведомо куда.
    День за днём, неделя за неделей — и год на исходе, а о Марфе-царевне нет вестей.
    Ольга-царевна да Анна-царевна стосковались по своей сестре и просятся:
— Пойдём, братец, в заповедный сад, погуляем! Только пришли в сад, как набежала опять чёрная туча, поднялась буря и ударил гром. Будто камень, под ноги упал ясный Сокол. Сокол ударился оземь и обратился добрым молодцем.
— Здравствуй, Иван-царевич! Я к тебе по доброму делу: свататься пришёл. Отдай за меня Ольгу-царевну.
— За честь спасибо, а воли с сестры не снимаю. Пойдёт за тебя — перечить не стану. Поклонилась Ольга-царевна брату и молвила:
— Суженого не обойдёшь, не объедешь!
    И в тот же день сыграли свадьбу.
    Не успели допировать, как зашумела непогода, ударил гром, и унесло Ольгу-царевну с Соколом Соколовичем из горницы, словно их и не бывало.
    День за днём — будто дождь дождит, а неделя за неделей — как река бежит. Год прошёл, а о Марфе-царевне да об Ольге-царевне никакого слуху нет.
    Стосковалась Анна-царевна в одиночестве, сидит в тереме, никуда не выходит.
    Ивану-царевичу жаль сестру:
— Пойдём-ка, Анна-царевна, в заповедный сад, погуляем. Поразмыкай грусть-тоску.
    Только пришли в сад, набежала чёрная туча с громом, с молнией, поднялась великая буря, и прямо из-под тучи налетел Орёл. Пал Орёл наземь и обратился таким молодцем прекрасным — ни в сказке рассказать, ни пером описать.
— Ну, Иван-царевич, принимай гостя! Породниться с тобой хочу; отдай за меня Анну-царевну.
— Неволить Анну-царевну не стану, а за честь спасибо. Вздумает пойти — совет да любовь.
— Видно, братец, и мне пришла пора своё гнездо вить, свой дом заводить,— сказала Анна-царевна.
    Стали свадьбу играть.
    Столованье было ещё вполпира, а гости ещё вполпьяна, как ударил сильный гром и такой поднялся вихрь, что двери с петель сорвало. Подхватил тот вихрь Анну-царевну с Орлом Орловичем, и унесло их неведомо куда.
    Скучно Ивану-царевичу одному жить. Год прошёл, а сестры будто в воду канули — ни слуху ни духу.
    Стал он думу думать: «Чего я всё живу один-одинёшенек! Пришла пора и мне на белый свет поглядеть. Может быть, и о сестрах что поразведаю».
    Министрам наказал царством править, а сам сел на коня — и только пыль столбом завилась за добрым молодцем.
    Долго ли, коротко ли был в пути, в дороге, заехал в иное царство и видит: лежит рать побитая.
— Если есть кто живой, скажи мне: кто побил это войско?
    Отозвался один человек:
— Я только жив остался, а побила всех Марья Моревна, прекрасная королевна.
    Подумал Иван-царевич: «Вот какие на свете чудеса бывают: одна девица войско побивает! Хоть бы поглядеть на неё!» — и спросил:
— В кою сторону она уехала?
— На полдень повернула.
    Не стал добрый молодец мешкать, повернул коня на полдень.
    Едет и день и два. На исходе третьего дня наехал опять на побоище: много лежит побитого войска.
— Эй, есть ли хоть одна живая душа? Откликнись, скажи: кто побил эту рать?
— Марья Моревна, прекрасная королевна, побила наше войско,— услышал он ответ.
    Диву дался Иван-царевич.
    Не терпится ему: коня понужает, путь продолжает, торопится догнать полёницу (полённца — богатырка).
    Близко ли, далеко ли ехал — наехал на третье побоище : видимо-невидимо побито войска.
— Коли есть тут жив человек, скажи; чьё это войско? Кто побил такую рать-силу?
    Приподнялся один воин из-под ракитова куста:
— Все три побитые рати — из Кощеева царства. Шли мы войной на Марью Моревну, прекрасную королевну, Кощея Бессмертного из плена выручать. А она в своё царство не допустила, в пути-дороге встретила, всех повоевала, в живых никого не оставила.
    Объехал Иван-царевич кругом побоища и увидел:
в чистом поле шатёр стоит. У шатра конь пшеницу ест.
    Подъехал к шатру, расседлал, разнуздал коня, пустил на волю, а сам глядит, что будет.
    Конь прямо к пшенице пошёл, другой конь посторонился, и стали вместе пшеницу есть.
    «Моему коню место у корма нашлось, найдётся и мне место в шатре у богатыря». Вошёл в шатёр, огляделся и глазам не верит: думал, богатыря увидит, а там спит девица такой пригожести, что он так и обмер. Этакой красоты отродясь не видал!
    Ивану-царевичу и самому с дороги отдохнуть хотелось. Не стал он будить красавицу, а лёг рядом и уснул крепким сном.
    Прошло так сколько-то времени, пробудилась девица, огляделась и вскочила на ноги:
— Какой такой невежа спит тут незваный-непрошеный в моём шатре, прохлаждается? Да ещё и своего коня к моей пшенице пустил!
    Схватила меч, замахнулась, да призадумалась;опустилась рука с мечом.
    «Ведь и он мог бы убить меня сонную, да не убил. Сонного да лежачего бить — в том не удаль, не честь, а бесчестье».
    И принялась будить незваного гостя:
    — Встань, проснись, пробудись, добрый молодец! Разбудила Ивана-царевича, стала ему пенять, выговаривать :
    — Кто ты, чьего роду-племени? Из какой земли приехал сюда? Чего ради своего коня кормишь моей пшеницей? И сам без спросу в чужой шатёр зашёл да спать повалился!
    — Родом я из царской семьи, а имя у меня простое и лёгкое: Иван-царевич. Не знаю, как тебя по имени зовут, как по батюшке величают. Уж не Марья ли ты Моревна, прекрасная королевна?
    — Я и есть Марья Моревна.
    — Так вот, Марья Моревна, прекрасная королевна, отдохнуть мне с дороги хотелось, а ты спишь! Жаль было будить, тревожить тебя. Не гневайся на меня, на дорожного человека.
    На том Марья Моревна, прекрасная королевна, с Иваном-царевичем помирилась.
    — Скажи мне, Иван-царевич, по своей ли воле едешь или неволя гонит тебя?
    — Добрые молодцы всегда ездят по своей воле.
    — Ну, а коли так, дело не к спеху — останься, погости в моём царстве.
    Иван-царевич с радостью согласился, и поехали они к Марье Моревне в царство.
    Погостил там Иван-царевич с неделю и крепко полюбился прекрасной королевне Марье Моревне. А она ему с первого дня по сердцу пришлась. И скоро сыграли они свадьбу.
    Много ли, мало ли жили-пожили, понадобилось Марье Моревне отлучиться в иное государство: сестру навестить. Стала она в путь собираться, Ивану-царевичу наказывала:
    — Царством правь, за всем доглядывай. Во дворце по всем покоям ходи, только в тот чулан не заглядывай, что под поварней, где дверь лыком завязана, смолой запечатана. Туда не ходи ни за что, а пойдёшь — худо нам будет.
    Подала ему связку ключей, попрощалась и уехала Марья Моревна, прекрасная королевна.
    Остался Иван-царевич время коротать, молодую жену дожидать. День-другой прожил, и такая на него скука навалилась, что невмоготу стало.
    Не знает, за что приняться, куда от тоски деваться. Запала ему дума. «Сколько времени тут живу, а ни палат, ни обзаведенья не знаю. Какой я после этого хозяин!»
    Взял он ключи и стал по покоям, по горницам ходить. Все палаты обошёл, все службы осмотрел. Ни богатство, ни заморские диковины не радуют, не развлекают: гнетёт его по-прежнему скука смертная. Считает дни, когда Марья Моревна воротится, и тут вспомнил: «Что она мне про какой-то чулан говорила, ходить не велела?»
    Как только вспомнил об этом, так всю скуку как рукой сняло. Ни о чём больше думать не может, как только об этом чулане.
    «Что там хранится? И как так: жена знает, а мужу знать не велит! Где это видано, где это слыхано!»
    Так ему не терпится узнать, что бегом побежал на поварню. Увидал в сенях замшелую лестницу в подполье. Спустился по лестнице, а там дверь: мохом поросла, лыком завязана, смолой запечатана.
    «Тот самый чулан и есть, куда мне ходить не велено!»
    И так ему невтерпёж, что не стал лыки развязывать, не стал ключ искать, а понатужился, навалился плечом и вышиб дверь вместе с ободвериной. Шагнул через порог, огляделся — ничего в том закутке не увидел, кроме паутины.
    «Видно, не в тот чулан я попал».
    И вдруг слышит где-то внизу, сбоку, глухой стон:
    — Пить мне, пить подай! Пить мне, пить подай!
    Пошёл в ту сторону, откуда стон слышится, разглядел в стене чугунную дверь, приник ухом и слышит снова:
    — Пить мне, пить подай!
    Не стал Иван-царевич долго раздумывать, выломал и эту дверь. За дверью — ещё одна лестница. Спустился по той лестнице в подземелье, а там огонь горит. Над огнём на двенадцати цепях железный котёл висит. В котле, прикован за руки, за ноги, старик сидит, страшный, зелёный.
    — Добрый молодец, пить мне, пить подай! Три года без воды маюсь.
    Иван-царевич пожалел его, подал ведро воды. Выпил старик и ещё попросил. Подал ему другое ведро воды, а тот выпил и ещё пить просит. Принёс Иван-царевич третье ведро. И как только старик выпил третье ведро воды — тряхнул цепями, и сразу цепи у него на руках, на ногах перервались, как гнилые нитки. Выскочил зелёный старик из котла:
    — Ну, Иван-царевич, не видать тебе Марьи Моревны, как своих ушей! А за то, что ты меня, Кощея, водой напоил, силу мою воротил, я тебя два раза помилую, а уж третий раз на глаза не попадайся!
    Зашумело, загрохотало, и вылетел Кощей Бессмертный из подземелья.
    Марья Моревна в ту пору домой воротилась. Подхватил ее Кощей Бессмертный у крыльца и унёс в своё Кощеево царство.
    Только успела крикнуть:
    — Не послушался меня, Иван-царевич, наделал беды! Не видаться нам теперь с тобой вовеки!
    Погоревал, потужил Иван-царевич, снарядился в в путь-дорогу.
    «Хоть весь белый свет обойду, а найду свою Марью Моревну!»
    Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далёко ли — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается,— увидел дворец. У дворца дуб стоит, на дубу Ворон сидит.
    Слетел Ворон с дуба, ударился оземь — стал добрым молодцем:
    — Здравствуй, Иван-царевич, здравствуй, братец любезный!
    Тут выбежала Марфа-царевна, гостя встретила, повела во дворец.
    Стали его угощать, про своё житьё-бытьё сказывать да у гостя выспрашивать.
    Погостил Иван-царевич три дня, стал прощаться:
    — Не могу дольше гостить. Надо мне ехать, Марью Моревну, прекрасную королевну, разыскивать!
    — Э, брат, с разумом доставал, да без разума потерял ты Марью Моревну! — сказал Ворон Воронович.— Трудно тебе будет с Кощеем Бессмертным тягаться!
    Марфа-царевна заплакала:
    — Куда ты, братец, поедешь на верную смерть! Убьёт тебя Кощей Бессмертный!
    — Ну, сестрица, семи смертям не бывать, одной не миновать, а доброму молодцу надо о жизни помышлять.
    И стал прощаться.
    Зять с сестрой вышли провожать. Ворон Воронович говорит:
    — Что ж, ступай. Коли беда тебя постигнет, чем могу, помогу. И дал ему вороново перо:
    — Теперь буду знать, коль приключится какая невзгода.
    Вскочил на коня Иван-царевич — и только пыль столбом вслед завилась.
    Ехал день, два и неделю и видит — стоит дворец краше прежнего. У дворца три дуба, а на дубах Сокол сидит.
    Как только Иван-царевич стал ко дворцу подъезжать, слетел Сокол наземь, оборотился добрым молодцем и закричал:
— Ольга-царевна, выходи дорогого гостя встречать.
    Выбежала средняя сестра на крыльцо, поздоровалась, от радости не знает, куда Ивана-царевича усадить, чем накормить. Накормили, напоили, спать уложили.
    На другой день Иван-царевич встал раненько, умылся белёнько:
    — Ну, спасибо за хлеб, за соль! Надо мне ехать.
    — Что ты, что ты, братец! Погости у нас хоть с недельку, куда тебе торопиться!
    — Нет, не могу я остаться: надо мне ехать, Кощея Бессмертного разыскать, Марью Моревну выручать.
    Ольга-царевна заплакала, а Сокол Соколович говорит :
    — Трудно тебе придётся, да делать нечего — сам во всём виноват. Ступай. И подал ему на прощание соколиное перо:
    — Теперь буду знать, коль приключится какая невзгода с тобой.
    Обнялись они в последний раз, и отправился Иван-царевич в путь.
    Ехал, ехал — заехал в глухой, тёмный лес, никакого жилья нету. Конь притомился, и самому пить-есть захотелось. И тут выехал на поляну, смотрит — стоит краше прежних двух дворец. Около дворца девять высоких дубов, а на тех девяти дубах сидит Орёл. Увидал Орёл Ивана-царевича, слетел на землю и обернулся добрым молодцом:
    — Давно тебя ждал, братец любезный! Повёл во дворец.
    — Анна-царевна, что есть в печи, всё на стол мечи! Анна-царевна стол накрыла, наставила всяких кушаньев, вин и медов.
    Дорогого гостя зять с сестрой потчуют. Накормили, напоили, стали выспрашивать. Иван-царевич про своё житьё-бытьё стал рассказывать: как он поехал сестриц проведать, как повстречался с Марьей Моревной, прекрасной королевной, и как Кощея Бессмертного водой напоил, а тот Марью Моревну похитил.
    — И вот надо теперь мне поспешать — жену выручать.
    — Это мы всё, братец любезный, знаем,— говорит Орёл Орлович.— С разумом ты женился, да без разума жены лишился. Трудно тебе Марью Моревну выручать, с Кощеем Бессмертным воевать!
    — Трудов не боюсь. Всё равно семи смертям не бывать, а одной не миновать. Лучше живому не быть, чем без Марьи Моревны век прожить!
    Отдохнул Иван-царевич и стал в путь собираться. Орёл Орлович подаёт ему орлиное перо:
    — Храни его всегда при себе. Если беда с тобой приключится, я знать буду и, чем могу, тебе помогу.
    Иван-царевич поблагодарил зятя с сестрой, вскочил на коня и отправился в Кощеево царство.
    Долго ли, коротко ли ехал добрый молодец, подъехал к высокому дворцу и увидел: у окна сидит Марья Моревна, такая кручинная, что глядеть на неё жалость берёт.
    Увидала она Ивана-царевича, горько заплакала:
    — Ах, Иван-царевич, сокол мой ясный, зачем ты сюда пришёл? Меня ты не выручишь, а себя погубишь. Воротится Кощей, убьёт тебя. С разумом меня замуж взял, да без разума потерял!
    — Не сердись, Марья Моревна! Прости мне мою вину, вперёд таков не буду. А теперь пришёл тебя выручать. Лучше уж с тобой умирать, чем одному век коротать. Поспешай, поедем прочь отсюда!
    Только они уехали, как Кощеев челядинец обратился птицей ястребом и полетел в царство Змея Горыныча. Там Кощей Бессмертный на свадьбе гулял.
    — Что ты тут пьёшь, гуляешь, о своих землях совсем забыл! Ведь Иван-царевич Марью Моревну увёз!
    Кинулся Кощей к своему коню:
— Ну, конь, выручай! Пока мы тут гостили, Иван-царевич Марью Моревну увёз! Можем ли беглецов догнать?
    Отвечает конь:
    — Торопиться некуда. Пей, гуляй еще трое суток, а потом ложись спать. Когда выспишься, пирогов напечём, пироги съедим, тогда и поедем.
    Вот Кощей ещё трое суток попировал, трое суток проспал, пирогов напекли, наелись и поехали в погоню. Не успел Кощей Бессмертный сесть на своего коня, как уже догнал Ивана-царевича с Марьей Моревной:
    — Ну, Иван-царевич, в первый раз я тебя живым оставил и сейчас тоже помилую за то, что ты меня водой напоил, силу мою воротил! А уж больше не надейся на пощаду — не быть тебе живому, коли ещё раз попадёшься на глаза!
    Иван-царевич кинулся на него с мечом. Меч не сечёт, а Кощей смеётся:
    — Глупый же ты, Иван-царевич, коли на свою силу да на острый меч понадеялся! Меня меч не сечёт и никакая сила не берёт.
    Подхватил Марью Моревну, поворотил коня — только их и видел добрый молодец.
    Кручинится, думает: «Как мне быть, как Марью Моревну выручить? Лучше смерть в бою принять, чем её в неволе оставить».
    И поехал опять в Кощеево царство. Кощееву коню три поскока скочить, а Ивану-царевичу три недели ехать. Пока он был в пути, в дороге, Кощей собрался за тридевять земель, в тридесятое царство, своему челядинцу-оборотню наказывал:
    — Поеду к Змею Горынычу на крестины. Ты за домом поглядывай, а что случится — весть подай!
    Иван-царевич добрался до Кощеева царства, подъехал ко дворцу, смотрит — сидит Марья Моревна у окошка уплаканная, на свою сторону поглядывает. Увидала его, ещё горше заплакала:
    — Зачем ты воротился сюда? Всё равно нам не уехать. Кощей догонит на своём коне, убьёт тебя.
    — Всё равно когда-нибудь умирать надо будет. Лучше умереть, чем с тобой в разлуке жить!
    Марью Моревну эти слова утешили. Не стала она перечить. Ивана-царевича накормила, напоила, дали время коню отдохнуть — и уехали.
    А челядинец птицей ястребом обратился и полетел в Змеегорынычево царство, прямо в ту пещеру, где шёл пир-столованье.
    — Ты тут пьёшь, гуляешь, забавляешься, а у нас в царстве беда стряслась: опять Иван-царевич приехал и Марью Моревну увёз!
    — Когда уехали из нашего царства?
    — Да уж с неделю времени будет.
    Кощей пошёл на конюшню и говорит своему коню:
    — Пока тут пир пировали, Иван-царевич в наше царство приезжал и Марью Моревну увёз. Прошло тому с неделю времени. Можем ли мы догнать?
    Конь отвечает:
    — Пируй, гуляй спокойно ещё три дня, потом отдыхай три дня, а потом пусть тесто ставят да пироги пекут. Когда пирогов наедимся, тогда их и догоним.
После того ещё три дня Кощей пировал, потом на три дня спать завалился, а потом приказал тесто ставить да пироги печь. Наелись горячих пирогов, сел Кощей на своего коня и через три поскока настиг Ивана-царевича с Марьей Моревной:
    — Ну, теперь тебе пощады не будет!
Рассек своим заколдованным мечом Ивана-царевича на мелкие куски: «Пусть сороки да вороны клюют!» —а Марью Моревну повёз в своё царство.
    — Видала, что с твоим Иваном-царевичем сделал? То же и тебе будет, коли за меня замуж не пойдёшь!
    А в это время, когда рассек Кощей Бессмертный Ивана-царевича, у Ворона Вороновича, у Сокола Соколовича и у Орла Орловича на перьях кровь выступила.
    — Видно, с нашим братцем беда приключилась! И все трое слетелись к тому месту, где Иван-царевич лежал. Говорит Орёл Орлович:
    — Ты, Ворон Воронович, лети за мёртвой водой, Сокол Соколович, доставай живую воду, а я здесь останусь тело караулить.
    Ворон Воронович с Соколом Соколовичем улетели, а Орёл Орлович каждый кусок ключевой водой обмыл и сложил все куски в одно тело, как надобно быть. Тем временем Ворон да Сокол воротились, брызнули мёртвой водой — срослось тело; брызнули живой водой — Иван-царевич потянулся, открыл глаза и говорит:
    — Ах, как долго я спал!
    — Веки веков тебе бы тут спать, если бы не мы,— отвечали зятья.— Вставай, да пойдём к нам в гости!
    — Нет, братцы любезные, не могу я в гости идти:
надо мне Марью Моревну выручать. Когда вызволю её от Кощея, тогда погостим у вас.
    Попрощался Иван-царевич, поблагодарил зятьёв и отправился в Кощеево царство.
    Увидела его Марья Моревна, от радости и плачет и смеётся:
    — Ты ли это, ненаглядный мой Иван-царевич?
    — Я самый и есть.
    И рассказал, как Ворон Воронович, Сокол Соколович да Орёл Орлович выручали его из беды.
    — Видно, одной силой да мечом не одолеть Кощея. Он хитёр-мудёр — надо его перехитрить. Ты выспроси, где он достал себе такого коня, и узнай как-нибудь, где находится смерть Кощеева, а там уж моё дело с ним посчитаться.
    Марья Моревна в ту пору одна во дворце была. Привела Ивана-царевича в горницу, накормила, напоила и отворила погребицу:
    — Ухоронись в подполье до поры до времени. Только успела погребицу затворить, как зашумело, загремело — налетел Кощей Бессмертный.
    — Фу-Фу-Фу, что за чудо, что за диво? У меня в горнице русским духом пахнет!     Марья Моревна говорит:
    — Что ты, миленький, откуда тут русскому духу быть? Ты по белу свету летал, там русского духа набрался. Садись-ка пообедай да ложись отдохни.
    Полюбились Кощею ласковые речи. Сел за стол, хлеба печь оплёл, полбыка жареного съел, половину сорокаведёрной бочки вина выпил и повалился на лавку отдыхать.
    Марья Моревна подсела к нему и заговорила:
    — Таково мне было скучно без тебя, а как воротился домой — всю скуку как рукой сняло, будто летним солнышком обогрело!
    Любо Кощею слушать такие слова — лежит ухмыляется.
    — Сладки твои речи, Марья Моревна, а коли правду молвила, так давай же весёлым пирком да за свадебку! Иван-царевич теперь не придёт, не приедет:
его давно сороки да вороны расклевали.
    — Знаю, что нету в живых Ивана-царевича, знаю, что нет мне вровню жениха, кроме тебя. За тебя и выйду, как по смерти Иванушки год минет.
    Кощей рад-радёхонек: год — не век, недолго ждать.
    Марья Моревна спрашивает:
    — Где ты достал себе такого коня?
    — Своего коня достал я за тридевять земель, в тридесятом царстве. Там за огненной рекой живёт моя тётка, Яга Ягишна. Есть у неё кобылица, за три дня кругом всего белого света облетает, в тридцать лет один раз жеребится. Кто у тётки три дня двенадцать кобылиц пропасёт, ни одной не упустит — тому она жеребёнка от той кобылицы даёт, а кто не управится — тому голову прочь. Много туда добрых молодцов хаживало, а назад только я один воротился. Ягишных кобылиц упасти — горе да беда, а через огненную реку переправы и вовсе нет!
    — А как ты себя сохранил — через огненную реку переправился? Показал Кощей ширинку (полотенце):
    — Махнёшь этой ширинкой три раза вправо — мост высокий через реку станет, огонь не достанет;
махнёшь трижды влево — моста как не бывало! И кинул ширинку в укладку.
    Марья Моревна к Кощею ластится:
    — Не утаи, откройся мне: где твоя смертынька находится?
    — Много будешь знать — скоро состаришься!
    — Коли бы знала да ведала, где твоя смерть, оберегала бы тебя от всякой напасти.
    — Слыхал я от матери, что смерть моя — в голике (венике), а голик под печью валяется.
    Марья Моревна вскочила, голик из-под печки достала, завернула в шёлковый платок и поставила в красный угол.
    Засмеялся Кощей:
— У бабы волос долог, да ум короток! Мыслимое ли дело, чтобы смерть моя была в голике? Смерть моя — в яйце, яйцо — в утке, утка — в зайце, заяц в железном сундуке сидит, сундук на крепкий замок закрыт и закопан под самым большим дубом на острове Буяне, посередь моря-океана. Вот где смерть моя находится! Если бы кто и добрался до того острова, всё равно моя смерть в руки не дастся.
    Ночь переночевали. Утром Кощей съел половину жареного быка, выпил три ведра вина, стал в путь снаряжаться:
    — Поеду моего друга. Змея Горыныча, навестить, погощу у него, а когда вернусь, чтобы всё было к свадьбе готово!
    Только Кощей за ворота, как Марья Моревна Ивану-царевичу всё рассказала, дала чудесную ширинку, напекла подорожников, и отправился Иван-царевич за тридевять земель, в тридесятое царство, к Яге Ягишне коня добыть либо буйную голову сложить.
    Шёл он, шёл, долго ли, коротко ли, близко ли, далёко ли... Съел все подорожники, что напекла Марья Моревна,и от усталости да от голода совсем из сил выбился.
    Сел на придорожный камень отдохнуть. Бежит мимо медведица с медвежатами. Натягивает он тугой лук, кладёт стрелочку калёную, ладится стрелить медведицу.
    — Не стреляй меня, добрый молодец,— говорит медведица,— не сироти моих медвежатушек! Я тебе пригожусь.
    Послушался Иван-царевич, перетерпел голод, отдохнул и дальше пошёл.
    Шёл, шёл, опять притомился; и голодно ему, и жажда донимает. Увидал большой улей: «Дай-ка мёдом полакомлюсь!»
    А пчелиная матка ему:
    — Не тронь, Иван-царевич, моего мёду, не зори нашего улья! Я тебе службу сослужу.
    — Ну, что с тобой делать! Видно, придётся ещё потерпеть.
    И тронулся в путь. А голод — не тётка: так отощал, что насилу ноги передвигает.
    Прошло сколько там времени, вышел к морю; видит, у самой воды, на песке, щука большая лежит, рот разевает.
    «Ну, теперь нашёл, чем голод утолить!»
    Только руку протянул — щуку взять, взмолилась она:
    — Добрый молодец, пусти меня в море! Я тебе верой-правдой послужу.
    Подумал Иван-царевич: «Медведицу отпустил, пчёлок не обидел, а щука чем виновата? Потерплю ещё часок—может быть, жильё недалёко».
    Кинул щуку в море, подтянул кушак потуже, путь продолжает.
    Невдалеке от моря увидел избушку. Пошёл в ту сторону, а избушка за рекой стоит. В реке не вода бежит, а огонь горит, пламенем полыхает.
    Вытащил из-за пазухи Кощееву ширинку, махнул ширинкой направо раз, другой и третий — перекинулся через реку горбатый мост выше огня. Перешёл Иван-царевич на другой берег, махнул ширинкой налево три раза — не стало моста. На пригорок поднялся — перед ним избушка на курьей лапке, на веретённой пятке. Вокруг высоким тыном обнесена, на каждом колу человечья голова насажена, только один кол пустой.
    Подумал Иван-царевич: «Не моей ли головы этот кол дожидается? »
    — Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, только ночь ночевать.
    Избушка повернулась к лесу задом, к доброму молодцу передом. Иван-царевич на крылечко поднялся, дверь распахнул, а в избушке сидит баба-яга, костяная нога, нос в потолок врос, руки как крюки. Сидит Яга Ягишна, нитки сучит, костяной ногой стучит. Увидала Ивана-царевича, рот до ушей растянула:
    — Ох, давно русского духу не слыхала, а нынче русский молодец сам в руки даётся!
    — Погоди, старая карга, рот разевать! Сперва напои, накорми дорожного человека, баньку истопи, дай помыться, попариться, а потом будем с тобой разговоры разговаривать.
    Старуха подполье открыла, на коленки стала, каравай достала, к печи кинулась, заслонкой забренчала, щей плеснула, накормила, напоила, баню истопила. Иван-царевич напарился, намылся, пришёл — на лавку повалился.
    Стала Яга Ягишна выспрашивать:
    — От дела, добрый молодец, лытаешь или дело пытаешь?
    — Слышал, бабушка, есть у тебя конь-бегунец. Мне как раз конь надобен.
    — Есть, есть у меня конь-бегунец, только так не дам, надо его заслужить. Ну, да ведь у меня не три года, не год служить, только три дня кобылиц пасти. Упасёшь кобылиц — получай бегунца, не упасёшь — на себя пеняй. Видал, поди, сколько голов на кольях в тыну? Только одной головы там ещё не хватает.
    Поутру встали; накормила Яга Ягишна Ивана-царевича, выгоняет двенадцать кобылиц, все одной масти, волос в волос. Кобылицы хвосты задрали, кинулись в лес бежать какая куда. Только их и видел Иван-царевич.
    Побрёл он в лес, сел на пенёк, пригорюнился. Откуда ни возьмись, подбегает медведица;
    — Не тужи, Иван-царевич, всё дело справится. Выломай себе прут покрепче да ложись отдыхай спокойно. Вечером я всех кобылиц соберу. Ты их тем прутом знай по бокам охаживай, и никуда они не денутся, все, как одна, домой побегут.
    Медведица убежала, а Иван-царевич выломал рябиновый прут, к пеньку привалился и заснул крепким сном.
    Солнце стало на закате, пошёл по лесу конский топ, выскочили с разных сторон все двенадцать кобылиц, дрожат, гривы колом стоят. Иван-царевич принялся их рябиновым прутом по бокам стегать. Рябина не ольха — гнётся, не ломается, вкруг хребта обвивается. Так проучил, что все кобылицы в мыле домой
прибежали.
    Яга Ягишна ворота отворила, заперла кобылиц в конюшню:
    — Ох, злодей, не столько кормил, поил, сколько гонял да мучил!
    На стол собрала, накормила Ивана-царевича:
    — Ложись спать, завтра со светом вдруг разбужу! Иван-царевич спит не спит, слышит — схватила Ягишна железный прут, побежала в конюшню:
    — Ах, такие-сякие, что я вам говорила? Не могли убежать да скрыться!
    И до тех пор их била, стегала, покуда железный прут не обломала.
    — Да куда мы, матушка, могли скрыться? Как со всего белого света сбежались в наш лес медведи! Не видать бы тебе нас, коли бы домой не убежали! Съели бы нас медведи.
    На другой день, ни свет ни заря, разбудила Яга Ягишна Ивана-царевича, сунула ему краюху хлеба:
    — Поди, службу справляй.
    Только Иван-царевич выгнал кобылиц за ворота, как они хвост трубой — и разбежались в разные стороны. Остался Иван-царевич один, побрёл в лес, присел на пенёк, запечалился: «Как табун собрать да домой пригнать всех до единой?»
    А в это время прилетела пчёлка:
— Ж-ж-ж, не тужи, Иван-царевич, ложись почивай, а вечером дело справится! Знай их кнутом стегай, и все до одной дома будут.
    Пчёлка улетела, а Иван-царевич свил кнут и спать повалился.
    Только солнышко стало садиться, как пошёл по лесу шум, и одна за другой выскочили с разных сторон двенадцать кобылиц, все в пене, боками поводят, ушами прядут. Иван-царевич свистнул, крикнул, кнутом взмахнул — побежал домой.
    Яга Ягишна стоит у ворот, ругается:
    — Вот злодей, вот душегуб! Только и знал, что день-деньской гонял, а не поил, не кормил!
    Со двора пришла, в чашку щей плеснула, кинула на стол чёрствую горбушку:
    — Ужинай!
    Иван-царевич щей похлебал, лёг на лавку, кафтаном укрылся, а сам не спит — слушает, что будет.
    Яга Ягишна схватила медный прут, побежала в конюшню, принялась кобылиц медным прутом стегать да приговаривать:
    — Худо я вчера вас учила: опять не могли укрыться!
    — Век бы не найти, не собрать, коли бы не пчёлы. Налетело пчёл видимо-невидимо — и так нас жалили, гоняли, что не стало мочи терпеть!
    — На суше не могли скрыться — завтра в воде ухоронитесь!
    Утром все кобылицы рассыпались по морскому берегу и кинулись в море. Только круги да пузыри по воде пошли. Потом всё стихло. Сидит Иван-царевич да камне у самой воды, задумался: «Как их на дне морском искать станешь?»
    А в это время высунулась из воды щука:
— Не горюй, Иван-царевич, всех до одной к тебе пригоню! Я сегодня тебе послужу и вперёд твоего добра не забуду, только вспомни меня, когда понадоблюсь.
    Щука скрылась, а Иван-царевич стал день до вечера коротать. И как стало солнышко на закате, всколыхнулось море, выскочили на берег одна за другой все кобылицы, дрожат, фурчат, гривы колом стоят.
    Увидала баба-яга, что Иван-царевич кобылиц пригнал, стала, руками всплеснула:
    — Ox, такие-сякие, не могли-таки ухорониться! Ну да всё равно живого не выпущу! Выбежала на крыльцо:
    — Хорошо, молодец, службу справил! Поди теперь в крайнюю конюшню, там твой бегунец стоит.
    Пошёл Иван-царевич в конюшню, а там стоит заморённый конишка.
     — На таком одре только воду возить, а не богатырю ездить!
    Тут заговорил конь:
    — Не торопись, Иван-царевич, хулить меня, а выслушай. По три ночи Яга Ягишна мою силу в кобылиц переводила, чтобы могли они от тебя скрыться, а в эту ночь, коли будешь спать, она и из тебя всю силу выведет, и тогда не быть тебе живому. Надо нам с тобой сегодня ночью перебраться через огненную реку. За рекой растёт разрыв-трава. Покатаюсь по утренней росе на том лугу — и вся моя сила воротится. Как поужинаешь, спать не ложись, а поди ко мне.
    Баба-яга ласково встретила Ивана-царевича, наставила разных кушаньев, напитков:
    — Кушай, добрый молодец! Был ты у меня в услуженье, а стал гость дорогой. Ешь — наедайся, пей — напивайся, спи, отдыхай сколько хочешь: будить на заре не стану.
    А про себя шепчет: «Будешь так крепко спать, что и век не встать».
    После ужина Яга Ягишна уснула, а Иван-царевич потихоньку пробрался на конюшню, выпустил коня и повёл его к огненной реке. Махнул ширинкой направо раз, другой и третий — стал над рекой высокий мост. Переправился на другой берег и махнул ширинкой налево — не три, а два раза,— остался мост, только чуть держится.
    Конь нашел лужок, где росла разрыв-трава, и, как только заря занялась, покатался по росе, встал, встряхнулся:
    — Ну, Иван-царевич, теперь я совсем справился! Поедем, куда тебе надобно.
    — Надо мне попасть на остров Буян, что лежит посередь моря-океана.
    — Садись, поедем.
    Тем временем баба-яга пробудилась, слезла с печи, смотрит — нет Ивана-царевича. Бросилась в конюшню — и там никого.
    — Сам ушёл и коня увёл! Ну погоди, Иван-царевич, посмеюсь и я, когда твоя голова будет у меня на шесте!
    Вскочила в каменную ступу и кинулась в погоню. Пестом ступу толкает, помелом следы заметает. Видит — через огненную реку мост перекинут. Стала по мосту переправляться, а мост чуть держался, посреди реки обломился. Провалилась Яга Ягишна в огненную реку и сгорела.
    Иван-царевич приехал к морю-океану, махнул ширинкой три раза — протянулся мост до острова Буяна.
    Через море переехал и стал на острове Буяне под самым высоким дубом яму копать. Копал, копал — выкопал железный сундук. Только замок отбил, крышку приоткрыл, как заяц выскочил из сундука и убежал в лес. Бросился Иван-царевич в лес, а навстречу ему медведица с зайцем выходит.
    Иван-царевич зайца разорвал, вылетела из зайца утка, взвилась в небо. Добрый молодец схватил лук, подстрелил утку; упала утка в море. Что теперь делать? И вспомнил про щуку. В ту же минуту, откуда ни возьмись, показалась щука; схватила щука утку и приплыла к берегу:
    — Возьми, добрый молодец! Я век твоё добро не забуду.
    Иван-царевич утку разорвал, яйцо в платок завернул и сунул в седельную суму. Вскочил на коня:
    — Поспешай в Кощеево царство! Приехал к Кощееву дому. Марья Моревна выбежала на крыльцо вся в слезах:
    — Ох, Иван-царевич, сейчас Кощей воротится, опять тебя смерти предаст!
    — Ну, теперь мы с Кощеем потягаемся! Кто кого смерти предаст — дело покажет. Садись на коня!
    Подхватил Марью Моревну, посадил позади себя, и уехали.
    В ту пору Кощей воротился, на крыльцо подымается, кричит:
    — Готова ли Марья Моревна под венец идти? Выбегают слуги:
    — Приезжал сюда Иван-царевич и увёз Марью Моревну.
    Кощей рассердился:
— Зачем отпустили?
    Кинулся на слуг: кому руку оторвал, кому ногу, а других и вовсе жизни лишил. Побежал на конюшню и говорит своему коню:
    — Не знаешь ты моего горя: Ивана-царевича зятья оживили, и увёз он опять Марью Моревну!
    Отвечает конь:
    — Теперь мешкать некогда: у Ивана-царевича конь — мой младший брат. Садись скорее.
    Кинулся Кощей в погоню, вот-вот настигнет Ивана-царевича с Марьей Моревной... Под ним вещий конь спотыкаться стал.
    Заругался Кощей, зашумел:
    — Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься?
    — Чую беду-невзгоду над тобой.
    — Не надо мной, а над Иваном-царевичем невзгода!
    И ударил коня плетью так сильно, что рассек мясо до кости. Взвился конь выше леса, чуть пониже облака.
    В ту пору проговорил Иванов конь:
    — Не догнать бы меня моему старшему брату, да Кощей один, а вас двое. Достань-ка, Иван-царевич, яйцо из сумы. Скоро догонит нас Кощей.
    В то время Кощей закричал:
    — Стой, Иван-царевич, всё равно не убежишь от меня!
    Добрый молодец размахнулся, кинул яйцо обземь. В ту же минуту грянул гром и пошёл смрад по земле, а Кощей с коня повалился.
    Иван-царевич дров набрал, в костёр сложил, сжёг Кощея на том костре и пепел по ветру развеял, а сам сел на Кощеева коня, и поехали они без нужды, без помехи.
    Попировали у Ворона Вороновича, у Сокола Соколовича да у Орла Орловича, а потом Иван-царевич с молодой женой воротился в своё царство.
    Тут на радости задали они пир на весь мир. Три дня попировали, а потом и за дела приниматься стали.

Посмотрите содержание сайта Продолжим знакомиться